Жизнь художника похожа на роман, причём роман увлекательный. В первых главах этого романа мы увидим множество приключений и опасных шалостей молодого и пылкого испанского юноши. Там были многочисленные любовные истории, дуэли, поножовщина и бродячая жизнь. В конце романа одиночество глухого и угрюмого старика, который рисует на стенах лишь изображения смерти и привидений.
А посередине — годы огромной славы, жизнь при дворе, расположение короля Карлоса IV и его жены, длинный роман с прекрасной герцогиней Альба. Оккупация страны Наполеоном, яростное сопротивление народа, а затем революция, попытка обновления страны — события, которые потрясли душу художника. Затем было восстановление испанской монархии и волна репрессий и казней, опала художника и вынужденное одиночество в «Доме глухого».
Параллельно жизненному роману развивается роман его искусства не менее сложный и интересный. Его искусство многолико, а в период зрелости отличается довольно сложным подтекстом и иносказаниями. Он оставался и работал при дворе и при Жозефе Бонопарте (ставленнике Наполеона), но в это время создаёт целую серию гравюр о сопротивлении оккупантам и пишет картину «Расстрел». Накал его творчества можно определить как страстный и трагический.
В первой половине своей жизни Франсиско Гойя писал только картины, еще не занимался гравюрами, тогда ничего трагического в его работах не наблюдалось. Он был замечательным живописцем, старался идти путём Веласкеса, только может быть менее утончённым, был просто отличным колористом. Первую известность Гойя получил за свои картины для шпалер (тканых картин). Он создал целую серию шпалер — сюжеты были самые разные, а героями были веселящиеся горожане, стражники, контрабандисты, нищие и пр. Работы выполнялись в духе рококо и дух спектакля, некоего маскарада отличал его работы очень красивые по цвету.
Став после шпалер знаменитым и модным придворным живописцем, он пишет огромное количество портретов, не отказывается и от церковных заказов. В этих портретах тема маскарада продолжается, женщины изображаются в виде пастушек или муз с лирами в руках, старый король изображается воином, а королева толстая и похожая на птицу, изображается в одеждах махи. Гойя был замечательным физиономистом и в портретах не поступается своей проницательностью, не льстит, а только наряжает свои модели так, как они того хотят.
В середине 90-х годов он начинает почти тайно, для себя серию рисунков названную им самим «Капричос» (фантазии, капризы). В итоге получилась серия из восьмидесяти листов, а самым известным становится лист номер сорок три с названием «Сон разума порождает чудовищ». Здесь изображён человек в ужасе спрятавший своё лицо, а может быть спящий, а вокруг него кружат нетопыри и совы и они впиваются ему в спину. В других листах серии можно найти пирующих ведьм, двигающихся мертвецов, ослов сидящих на людях — настоящий шабаш тёмных сил. Некоторые чудовища и приведения облачены в рясы, что прямо указывает на инквизицию, её расправы над своими жертвами.
Лист «Час пробил»: ослепительный свет заливает нечисть тьмы (одетых в одежды священнослужителей), а те пытаются грозить и проклинать в ужасе воздевая руки, но хламиды падают и обнажают их уродливость. «Капричос» были опубликованы в 1803 году, и художнику с огромным трудом удалось самому избежать суда инквизиции.
В это время живописцу уже за пятьдесят, он оглох и серьёзно болен, но именно в этой серии видно пробуждение человека и художника, пробуждение его разума от тягостного сна. Следующей серией гравюр становится «Дезастресс» — «Бедствия», но они при жизни художника не будут опубликованы, в этой серии много жёсткости, жертв, безнадёжности, но и много героизма — лейтмотивом служит борьба против французов и революция против своих собственных «чудовищ». Последуют и новые серии гравюр «Тавромахия» посвящается бою быков и «Диспаратес» — «Безумства». Глубокие тёмные тона, всё подчинено экспрессии и никаких описаний и сопутствующих объяснений, художник делает выразительной даже белую часть листа — высочайшее мастерство.
В серии «Диспаратес» как бы отражается всё, что было в «Капричос», но в ещё более жуткой и сгущённой форме. Вот такими же композициями живописец в эти годы расписывал стены своего жилища. Франсиско Гойя не был безумцем, он был в здравом уме. Просто вся накопленная горечь, от безумия самой жизни, движет его кистью, а может быть, это была просто тяга ко всему «что гибелью грозит». Жадному до жизни художнику было хорошо знакомо и «чувство смерти», он думал о ней с любопытством и отвращением одновременно, заглядывал в пропасть и всматривался, что там на самом дне. Вот таким был великий художник Испании, как бы живой мостик между галантным восемнадцатым веком и более критичным и реалистичным девятнадцатым.